Он с успехом может делать «непаркетные» новости и передачи для эстетов. Себя считает безусловно ведущим во «внеполитическом корпусе», о чем и поведал Михаилу Новикову.
Он входит. Лайковый плащ до пят небрежно брошен на спинку стула. Под плащом - иссеченная молниями косуха Versace, широчайшие кожаные клеши. Он - в черном. Он - рокер? Нет, он - Дибров.
Я вздыхаю. И напрасно. Над агрессивным прикидом обнаруживаются вполне спокойный взгляд и улыбка без малейших следов той истеричности, которая бывает свойственна людям прямого эфира. Дибров - джентельмен, и выговор со следами южнорусскости только усиливает впечатление: чуть-чуть иностранец. Впрочем, вполне в духе типичного успешного русского он сразу начинает звать меня на «ты». Что ж –я отхлебываю кофе и включаю диктофон. Дибров закуривает.

М.Н .- Дима, как бы ты сам себя представил?

Д.Д. – Я - Жульен Сорель. Все, что нужно обо мне знать, написано у Стендаля. С тех пор незачем менять формулировку.

МН .- Ты из Ростова?

ДД. – Все, что нужно знать о моей жизни в Ростове-на-Дону, изображено в одном-единственном фильме - «Генералы песчаных карьеров». Это был первый подсказ: вовсе не обязательно быть отличником, чтобы быть хорошим. Не обязательно учителя, либо представители иных государственных институтов выставляют тебе оценки. Скорее всего, есть еще кто-то, кто их выставляет, и этот кто-то находится далеко от этой реальности. Другой эпиграф: Роберт Мерль, «За стеклом» - роман, посвященный гошистам 1968 года во Франции.Это стрержни. Остальное - всего лишь 2-3 атрибута. Вместо Перно, предположим, столовое вино за 62 копейки.

МН - Ориентиры ясны, они общие для всего поколения. Но поколение уже не очень молодое. У тебя есть ощущение промежуточного финиша? Какие-то итоги можешь подвести?

ДД - Нет. Я не вижу дальше собственного капота на 2 метра. У меня просто нет времени подводить итоги, ибо я, в отличие от многих-многих своих погодков, очень награжден судьбой. Я получаю деньги только за то, что люблю больше всего на свете. И это главный момент - отсутствие конфликта, который порождает кризис среднего возраста. Кризис обусловлен вот чем: разницей между сущностью и существованием человека. Сущность его, предположим, - художник или музыкант, а вынужден он заниматься экспортом алюминия. Вот и получается кризис.

А мне была уготована восхитительная судьба. Мое дело – телевидение - меня волновало лет с 10. Единственным источником эстетической информации для меня был телевизор в совке. Попросту некуда было тогда взять иное, отличное от идеологического отдела обкома партии.

МН. - не понимаю, чем отличался телевизор конца 70-х от обкома партии?

ДД. - там был «Бенефис» Гинзбурга, там можно было посмотреть «Театр» Сомерсета Моэма, там было «31 июня», там был Гайдай. Это только теперь мне понятно.

МН. –Тогда телевидение было другим, более торжественным….

Я произношу эти слова, в общем-то, не желая обидеть собеседника. На самом деле, я знаю это точно, тогда телевидение было абсолютно рвотным. Сейчас тоже, скажете? Нет. Вы просто забыли…Но Дибров подхватывает невысказанную мысль. Хотя он говорит отчасти как актер, отчасти - как учитель, ему удается при этом услышать собеседника. Конечно, он жутко нравится самому себе - но до полного самоупоения ему еще далеко.

ДД. - Поэтому особенно выпуклы были любые маячки свободного духа. Просто творчество было напоено страстью. Вот и все.Поэтому «Очевидное-Невероятное» очень хорошо выглядело на этом фоне. Мы не знали Бергмана, где бы мы его видели, этого Бергмана несчастного? А что, мы «Заводной апельсин» видели? Но Володи Кобрина научно-популярные инсталляции гипнотизировали. А «Сага о Форсайтах»? Сейчас при слове «сериал» мы воротим носы, а тогда? 26 серий-улицы вымирали.

С этим не поспоришь. Вымирали. Это было похоже на приезд агитбригады в концлагерь.

ДД.- А Штирлиц?- продолжает петь Дибров свой дифирамб тоталитарному искусству.- По сей день мы с Парфеновым щеголяем абсолютным знанием сценария…

МН. - сейчас Штирлиц лучше смотрится, чем тогда.

ДД. - как сказал один из персонажей этого фильма, Гитлер был всегда Гитлером. Штирлиц - он всегда Штирлиц. Поэтому телевизор. Да, телевизор!

МН. -У телевизора есть такой парадокс: он очень сильно отсекает все из ряда вон выходящее. И даже твоя «Антропология», которая, я подозреваю, вообще поинтереснее и поумнее, чем игра «О, счастливчик!» - как ее увидеть-то? Она Бог знает куда в ночь загнана.

ДД. -Это очень правильно. Телевизор - это не искусство. Это - форма жизни. И насколько жизнь шире, чем искусство, настолько и телевидение шире, чем его жанры. Очень важная для меня проблема - разница между попсой и элитарным искусством. С одной стороны, художнику не хочется быть проституткой, с другой стороны, он понимает, что если Кубрика любят в равной степени по обе стороны баррикады, значит, есть художники, которые понятны всем. В цифрах рейтингов, как бы мы над ними ни смеялись, есть какая-то мудрость. «Антропология» находится именно на том месте, на каком ей должно находится. Как профессионал, я понимаю, что посиделки ночные-неформатированные, с совершенно хаотичным построением - не могут быть в активное биологическое время нашего организма. Ведь телевизор отличается от кино тем, что кино измеряется временем художественным, а телевидение - биологическим. Нас смотрят, когда едят. Мы это понимаем. Мы - столовый набор. Солонка, перец и Дибров - вот эти трое.

Когда мы со Столяровым занимались авангардными построениями на экране, мы были собою очень довольны. И при этом все-таки между собою говорили с ревностью: «Ну чего ж нас не любит широкий зритель?» И говорили: «Это публика-дура.Это нас, во-первых, большевики не рекламируют, а во-вторых - публика-дура.» Теперь я понимаю: это не публика дура, а просто, как у Булгакова в «Театральном романе»:»Как это я хочу им понравиться, когда они мне ни фига не нравятся?» Это преступное признание я был вынужден сделать самому себе в 33. Я сказал себе: «Какое я имею право?» Если я так уж искренне полагаю, что это меня Шамбала сюда посадила, то как же я могу пренебрегать большим количеством людей, почему я с таким упоением цитирую фразу про то, что не постыдно ли искать скопом расположение всех тех, с кем порознь посчитал бы постыдным сесть за один стол? Это же скотское заявление! Чего это тебе так стыдно сидеть-то с ними за одним столом? Да уж посиди, мать твою. Да уж произнеси тосты и послушай их, это же очень интересная школа. И тогда я стал делать с точки зрения режиссуры и затрат профессиональных гораздо более скромное дельце, а именно сидеть в прямом эфире с прямым телефоном. И вдруг ощутил себя посреди славы, признания, интереса со стороны большого числа людей. И сразу, прямо как по команде, как в арифмометре вылезли цифры-рейтинги, шмейтинги, все остальное. Надо служить зрителю и знать, что именно сейчас нужно этому человеку - живущему, кстати, довольно серенькой жизнью.

МН.- Но интереснее ведь служить себе и заниматься авангардными вещами.

ДД. - Нет, конечно. Интересно, когда твой продукт получается. Художник от графомана отличается вот чем: художник сначала представляет себе досконально, в мелочах, в деталях свой продукт и служит ему. Отбрасывая все препятствия. Если препятствием служит кусок мрамора, значит, надо отсечь этот кусок. А графоман-нет. Графомана волнует метод, процесс. Он начинает ногами месить краску по холсту. Куда его занесет - он сам не знает.

МН.- В этом смысле в искусстве очень много графомании.

ДД. - И эпигонства довольно. Потому что нет продукта в башке. Любая деятельность описывается одними и теми же закономерностями. Об этом написано в «Кибернетике» Винера, но ведь об этом же написано и в трудах Бакунина и Кропоткина. Анархизм, кибернетика и буддизм - это одно и то же, одна и та же дисциплина, признание тождества живой и неживой природы.

Чем дальше Дибров углубляется в дебри философии, тем более сомнительными они мне кажутся. Он видит это и добавляет напору, уносясь отчего-то в сферы менеджмента:

ДД. - НО если так, то это означает, что любая форма, любая конструкция, которая направлена на производство, описывается одними и теми же законами. Будь то фабрика или деятельность художника. Самое первое, что должен сделать опытный менеджер - это не кидаться распоряжаться. Он должен твердо себе представлять конечный продукт. И художник должен иметь твердый план в башке: что, собственно, он хочет создать? Вот как для телевидения это выглядит. Он должен ходить: «Какой клевый проект, какая программа, она нам сейчас очень нужна, такой сейчас нет…» Так мы «Времечко» сделали с Левой Новоженовым. Мы с ним говорили: «А что такое новости? Все, что несет информацию». Но вот только странно, если сейчас свобода, отчего же мы по-прежнему, - говорили мы с Левой, -полагаем, что единственная форма новостей-это «паркет», Кремль. Разве не ясно, что в наших обычных жизнях - нас, простолюдинов - как раз главные новости и есть?» «Давай сделаем новости вообще не паркетные. Только про простых людей, как они есть. И покажем, что они даже интересней.» Так и получилось.

МН. -Тем не менее «непаркетные»новости все равно разведены с большими новостями. Они-отдельно. Жизнь элиты сама по себе, жизнь людей сама по себе.

ДД. -Я разделял бы разные этапы. Вот эти 10 лет: Елкин взошел на танк, большевика прогнали-первые 2-3 года это была одна жизнь, одно социальное сознание. Нынче же другое. Тогда главным критерием был некоторый набор человеческих ценностей. Был тогда прекрасный конгломерат этих научных сотрудников, которые хотели правды. И тогда, какая бы правда ни была, ее вываливали - все было прозрачно. Ныне же все хорошо. Одно плохо - вранье все. Все вранье! Нынешние чиновники, собираясь на свои вороньи сборища, первое, о чем думают - как это будет освещено в печати? Как бы наврать половчее, чтобы не показать существо дела? Меня очень бесит концентрация вранья. Это относится и к телевидению. Есть в нем специально созданная, отселекционированная, отобранная часть. Доллар ускоряет процесс до месяца-двух. И с коллегой происходят поразительные метаморфоза. Тот, чьи глаза еще вчера, как у пассионария, горели жаждой правды, нынче вдруг начинает пороть такую залепуху…

МН.-Коллега Леонтьев, коллега Доренко?

ДД.-Да я не разбираюсь в их именах, поскольку не смотрю эту часть телевидения. Таких коллег много. Но зато есть и другая часть коллег, которая, наоборот, пытается в этом море лжи разобраться и показать нам…

МН.-Киселев?

ДД.-Киселев, например. Зарабатывать на лжи - это означает идти на рынок, где уже все достаточно утрамбовано деньгами. Единственный способ быть лидером информационного телевидения-это, наоборот, разоблачать ложь, играть на противоположном. Что и делает НТВ.

МН.-НО как возможно сохранить независимость?

ДД.-Стать основанием самому себе.

МН.-В случае человека это еще можно представить. Но в случае предприятия…

ДД.-В случае всего. Я искренне полагаю, что для человека и для коллектива характерны одни и те же закономерности. И для страны, и для всей мыслящей оболочки Земли, и для космоса, и для белковой клетки, и для неорганической химии. И валентность, и гидролиз-все это можно найти в человеческом обществе. Во врачевании та же закономерность. В завоевании женщины - та же, в производстве семьи.

Я чувствую, что мой мозг слабеет. Чтобы не улететь совсем, безвозвратно, в дибровскую Шамбалу, я спрашиваю:

МН.- Какие же тут параллели?

ДД.- Первое - найти самостоятельный источник существования. Это залог свободы. Говорить, что надо вообще наплевать на деньги - это аутотренинг. Рано или поздно будешь думать. Будешь! В укрупнении себя на семейство придется думать, если ты не скотина и не альфонс. Главный фокус большевизма в том, что вся нация работает по найму у одного хозяина, у пролетарского государства. И не имеет никаких иных неподконтрольных этому государству способов и источников доходов.

Нужно найти неподконтрольный никому источник существования. Для этого ты должен уметь что-то, что незаменимо для общества и что ты умеешь делать лучше других. Идеал - быть Любимовым. Ну один он такой, и большевики сами ходили к нему в театр…Хорошо быть Никитой Сергеевичем Михалковым. Ну кто же откажет Михалкову в постановке чего бы то ни было? Не только потому что его батюшка написал гимн.

МН.-При большевиках-то он получше фильмы ставил.

ДД.-Ну, возраст.

МН.-Давай поговорим о кино.

ДД.-«Американский пирог» вчера посмотрел.

МН.-И как?

ДД.-В восторге. Я видел этот фильм 30 лет назад . Он тогда, правда, был снят в совке и назывался «Доживем до понедельника». Отличие двух картин только в том, что в нашей версии есть линия преподавателей, а у американцев ее нет. А надо бы добавить, чтобы придать всему перцу. И второе отличие: у американцев большая концентрация презервативов на погонный метр пленки, в нашем фильме их нет вовсе. Однако, это не важно. И там и здесь проповедь одна: счастье - когда тебя понимают.

МН.-Ты в Америке был?

ДД. -Да. Нравится. Очень. И народ американский, и культура, и изумительное построение мозга типичного манхэттенского интеллектуала. Мне нравится все. Нравится седая бабулька, которая делает омлет и подает его с такими же словами, как в Ростове-на-Дону моя мама. И американский бармен, который ночью открывает вам бар. Все закрыто, послушайте! !Но для вас, давайте выпьем коньяку.-Сколько с меня? - Да вы с ума сошли, я вас угощаю.»

МН.-А Европа?

ДД.-В последние годы я почему-то езжу во Францию. Европа мне тоже страшно нравится. И французы, их менталитет, и французское качество, вкус. И Бордо с их подвалами. А куда вы денете Прованс?
Или произведения Роже Вадима? Мне нравится пафос появления Бриджит в фильме «Бог создал женщину». Это был скандал на Каннском фестивале. Там проповедь того, чем мы досаждали нашим завучам в восьмом классе. Не то чтобы речь шла о презервативах, о лисьей морде с оленьими губами, а речь шла о том, что никто не может помешать человеку сделать то, что он хочет. Вот весть пафос сексуальной революции, если посмотреть на дело с философской , а не с латентной точки зрения.

Я не понимаю почти ничего из бодрой скороговорки Диброва. Какая, к черту, латентная точка зрения? Может быть, пуберантная? Или мастурбатная? Но таких точек нет, нет! Он продолжает:

ДД.-У меня сейчас есть все фильмы Бриджит. Так Роже Вадим поставил и в дальнейшем это происходило: все сценаристы, что брались за Бриджит, описывают ее одинаково: одновременно целомудренная и чувственная, без царя в голове давалка, которая, однако, не дает в последний момент. А потом все же дает. Это очень интересный образ. Для меня по южному темпераменту и по требованию крупной ярмарочной лепки гораздо более сексуально привлекательный образ-Рэкел Уэлч. Но для нее не было Роже Вадима.

МН. -Про русских скажи, - прошу я, утомленный этими пустяками из жизни чужестранных бабищ каких-то лохматых времен, -допустим, во Франции несущий образ-Бриджит Бардо. Ну а про нас что можно сказать? Какой у нас несущий образ?

ДД.-Паратов. Но под Паратовым я понимаю произведения не Островского, а Рязанова-Михалкова. Что еще ? Я люблю Марину Мстиславовну Неелову. Мне кажется, что фильм обречен на неудачу, если главный женский образ не играет Марина Мстиславовна. Вот где образец. Русской женщины. Глубокая и вместе с тем чувственная, способная на невообразимые с точки зрения здравого разума, но единственно возможные с точки зрения высокой эмоциональной правды поступки.

МН.-Что же дальше будет с русскими женщинами и мужчинами?

ДД.-Все будет только так, как будет, и больше никак. Шахтеры всегда будут бастовать. Предприниматели всегда будут урезать у шахтеров их заработки. Политики всегда будут врать народу. Интеллигенция всегда будет в некоторой оппозиции к правительству. Всегда Россия, очевидно, будет плохо ухоженной, однако самой богатой страной мира. Всегда будут иностранцы, которые потом родственниками будут помещаться в психиатрическую больницу, как сейчас бывает, с диагнозом «любовь к России». Водка будет по-прежнему разбивать людей, которые не в состоянии взять себя в самодисциплину. Девушки по-прежнему будут считать, что в первый вечер нельзя ложиться в постель, вот почему у них всегда будут возникать романы до гроба. И я так понимаю, что бы ни происходило, всегда будут рождаться дети, это меня здорово ободряет.

МН.-Скажи пожалуйста, кроме твоей профессии, что еще дает тебе адреналин? Что ты любишь?

ДД.-Музыку. Я купил две недели назад бас-гитару, учусь на бас-гитаре играть. Я пишу собственные заставки, собственную музыку. «Антропология»-моя заставка, «Аутодафе»-моя заставка. Я люблю джемовать с друзьями-музыкантами. С самыми добрыми из них, кто соглашается со мной джемовать, так как музыкант я никакой. Я стараюсь написать песни, получается плохонько, но мне нравится. Уже давно хочу сделать музыкальный проект. Я понимаю, что этот музыкальный проект обречен на внимание к нему. Выйдет-придут посмотреть. Моя задача, чтобы они не ушли после первых 15 минут. Поэтому я не спешу.

МН.-Как тебе Гребенщиков?

ДД. -Я боготворю его.

МН. -Мне кажется, он сильно повлиял на поколение, да и на всю картину здесь.

ДД. -Имею честь считать Бориса своим другом, и очень дорожу каждым его визитом ко мне, а моим-к нему. Боря-он живой. Это чудо, какой диапазон жизнелюбия охвачен этой божественной креатурой в виде Гребенщикова. Ты не знаешь ни на одну секунду наперед, что Борис скажет, как поступит. Он не терпит примитивизма ни в чем: ни в потреблении эстетики, ни в потреблении социума. В «Мире животных» была заставка. Так вот все эти существа - это Борис Гребенщиков. Тот, кто не имел чести быть допущенным на совместную попойку с Борисом, не имеет никакого представления, как должна выглядеть божественная попойка, о которой потом можно написать роман. Тот, кто ни разу в жизни не был с ним на концерте, тот не представляет себе, как еще может выглядеть творчество в эту секунду на этой сцене.

МН.-А другие?

ДД.-Чиж-мой самый лучший друг Он единственный такой из наших рок-монументов. Он музыкант. Я обожаю его музыкальные уроки. Он может показать все за три минуты. Музыкально одарен. Тот участок мозга, который отвечает у него за музыку, занимает примерно такую же площадь, как и участок мозга у Березовского, отвечающий за деньги.

МН.-Яркий персонаж.

ДД.-С Березовским здороваемся при встрече, когда он на меня посмотрит. Я настолько плохо разбираюсь…До политики руки не доходят.Тут меня приглашали в одну партию на этих выборах. Я подумал: «Куда меня черт несет?» Вот купил бас-гитару. Музычку попишу.

МН.-Ты урбанист?

ДД.-У меня и дачи-то нет. У меня же еще аллергия, коньюктивит. Поэтому как-то не до села. Мне нравится Москва. Я не хожу ногами по ней. Я знаю только дом, Останкино, клубы. Единственно, что бесит,- это предметный мир. У нас все, как в арабских кварталах в Париже. Может, дворники должны были бы не только по утрам выходить. Но придурки везде есть. В Кельне столько мудаков!

МН.-Не собираешься переместиться в более удобные для жизни места?

ДД. –У меня нет никаких перспектив и планов, поскольку я твердо знаю, что все это не мною делается, значит, не мною планируется. Я твердо знаю, что если вести себя так и дальше, как я себя веду последние 10 лет, все образуется само собой…Я не сомневаюсь в том, что я на сегодня первый ведущий в совке, просто потому кто еще? Я имею в виду-первый ведущий в неполитическом корпусе, поскольку этим же словом называются и комментаторы политические.

МН.-Другая лига?

ДД.-А в своей лиге, очевидно, на сегодня я первый. Можно было бы предвидеть, что все-таки Леонид Аркадьевич (Парфенов) посноровистей, чем я , и попрофессиональней, но мой баланс на сегодня выигрышней, поскольку я еще делаю нечто, что Леня не делает-я еще и осмысленный воин Света по ночам. Главный конфликт во мне-это вот что. Сейчас я канал между источником первичной материи-живописной, кинематографической, научной-и зрителем. Надо сказать, что это крайне важная для Божьего промысла функция. Сейчас этого не делает никто. Есть передачи, которые нацелены на узкую прослойку: «Вам, любители живописи» или «Вам, любители музыки». А так, чтобы все смотрели, такого нет. Значит, видимо, я умею что-то…Но при этом я все еще канал. Я страшно ревную к этому. Мне бы очень хотелось самому стать источником хоть какой-нибудь материи. Ведь творец - это же модель Бога, до него не было, а после него стало. Вот мне бы тоже так хотелось. Но это все не приходит. Я пока, чтобы не ставить под сомнение собственное достоинство, думаю, что те, кто меня поставил на мое сегодняшнее место, полагают, что моя нынешняя роль сейчас более важна, чем если бы я пополнил армию писунов или игрунов.

МН.-Посредническая роль очень важна в современных культурных практиках, и ты это прекрасно знаешь. Роль самостоятельная и очень почтенная: кураторы, издатели и прочие медиаторы - сейчас очень почтенные люди.

ДД. –Мне думалось, что в качественном переходе содержится для меня перспектива годам к 50. Очень может быть, что я и сам не замечаю, как в моей журналистской практике роль собственно журнализма все уменьшается, а увеличивается авторский момент. И возможно, уже где-то сидит в Ростове-на-Дону парнишка, который полагает, что моя эта звукопись, мое видение и есть материя, и, может, включает телевизор не затем, чтобы послушать поэта или музыканта, насладиться живописью или киноотрывками, а чтобы посмотреть на Диброва, полагая, что он чему-то научит. Он придет в свое время в журналистику и мои скромные завоевания станут его достоянием, он на их костях построит свою надстройку. Мне все кажется, что главный литератор России - я, в потенциале. Глупо звучит…Миша, мне надо бежать.

И он надел лайковый плащ и исчез. Махатма Хлестаков? Ну да - но одним дежурным вопросом «что у людей в головах?» тут не обойдешься. Если бы мы все выговаривали кипящие в наших мозгах ереси с той скоростью, с которой это делает Дибров - мир
был бы совершенно невыносимым местом. Но такое свойство одного человека, пожалуй, делает наше земное пребывание чуть более сносным.