Чтобы быть цельным человеком, надо понять, что в жизни ты любишь больше себя самого.
Хоть что-нибудь, не обязательно Родину и партию, хоть черта в ступе. Я больше себя самого люблю музыку. Не только музыку, конечно, но и живопись, кинематограф, литературу - всё, где бесится, ходит, хрустит в воздухе животворная энергия Ци. Я искренне верю, что "Битлз" важнее, чем я сам. Поскольку я, скорее всего, умру рано или поздно, а вот "Битлз"-то, видимо, вряд ли. Не могу сказать, что больше себя самого я, например, люблю семью. Или страну. Мне вот не кажется, что страна моя такова, что ее благо важнее, нежели счастье каждого отдельного населяющего ее человека. Я боюсь, что это как раз форма фашизма - любая идеология, которая искренне полагает, что есть идеи поважнее, чем личное счастье каждого в отдельности.
Да, у меня, как и вообще у моего поколения, к музыке исковерканное отношение. Подобострастное. Это объясняется, видимо, тем, что в нашем детстве и юности музыка была единственной формой передачи эстетической энергетики, неподконтрольной КГБ. Поэтому "Битлз" для нас - больше, чем несколько песен о любви. И Deep Purple - это как литургия. Секретная религия. Мы даже дрались по принципу музыкальных пристрастий. И я помню, какое для меня открытие было, когда кто-то возьми да и скажи: музыку надо любить всякую. Тогда я не мог этого понять. Теперь, много лет спустя, мне бы взять да и вспомнить этот принцип. Ведь действительно, ее любить всякую надо. Но... я не могу. Вот слышу, например, "Вива Виктория, Афродита..." - такой лучезарный ветродуй поет все это, такая радость людям, стадионы собираются его послушать. А я не могу. При этом я понимаю, что не могут все на свете слушать оркестр Махавишну, это нонсенс. Я, кстати, должен принести извинения Филиппу Киркорову. Он на меня очень обиделся. Я в одном выступлении сказал, что, на мой взгляд, наши внуки вспомнят не Киркорова, а "Битлз". Когда я говорил это, я искренне полагал, что нет на Земле ни одного белкового соединения, кого бы я этим обидел. Но оказалось - есть такое соединение, и теперь я его знаю. И действительно: стадионы приходят слушать Филиппа Бедросыча. А "Битлз" сегодня кто ж приходит слушать?
Но кто я такой, чтоб судить? Я понимаю, что мне со своей идеологией лучше бы сидеть, как раньше, на кухне и слушать магнитофон. Но так управлено, что я сижу в программе «Антрополоия». И хотя бы там, хотя бы в черно-белом свете пусть звучит музыка, которая строит, а не разрушает. Пусть она строит здание, которое тут же умирает, умирает на наших глазах, потому что все здесь основано на импровизации. Но нас именно это и волнует - момент импровизации. Тут-то и начинает выделяться животворная энергия - кстати, та же самая, какая движет художником, скульптором, прорабом, мостостроителем... Влюбленными, наконец. Это все одна и та же энергия. И вот если она не выделяется - тогда перед нами какой-нибудь Рики Мартин.
Ведь что такое попса? В музыкальном смысле она может быть сделана даже и искуснее, нежели импровизационная музыка. Голоса у поп-певцов бывают посильнее, чем у иных рок-музыкантов. Да и удар барабан делает на вторую и четвертую долю совсем как в рок-н-ролле. Дело только в том, что при этом не выделяется никакой энергии. Там не слова, а тени слов. Там не стихи, а ритмическое вывязывание коннотативной лексики.
Мне в детстве мама рассказывала, что петушки на палочках, которые цыгане продавали около ростовского зоопарка, делаются из сахара, который варится в ночных вазах. Сегодня, много лет спустя, я думаю, что, может, матушка и приврала чего - мне же во благо. Но у меня до сих пор такое детское ощущение, что этот музыкальный ландрин варят цыгане в ночных вазах. И все это слушают. Не каждый по отдельности, а все. Попса - это эластик, это безразмерный чулок, он должен подойти в равной степени всем. Тут уж не до линий - объем важен. Попса - это когда все. Искусство духовное - это когда ты лично.
Жалко, конечно, что сегодня для молодежи музыка не является религией. Но мне бы не хотелось уподобляться тем взрослым из моего детства, для кого Deep Purple был скрежетанием ножа по стеклу.
Между прочим, Конфуций знал значение музыки. И говорил: когда музыка порочна, народ ленив, распущен, дик и достоин сожаления. И считал, что для того, чтобы управлять страной, первым делом надо навести порядок в музыке и в погребении усопших. После чего управление страной не представляет сложности. А еще рассказывают, что древние греки казнили человека, который привесил четвертую струну на кифару. Потому что тем самым он изменил строй единственного тогда музыкального инструмента. А изменить целый строй национальной музыки - небезобидно для государственного устройства.
Это, конечно, исторические парадоксы, но что-то во всем этом есть.
Я, кстати, думаю, что моя "Антропология" для узкой прослойки ночных интеллектуалов всей страны играет ту же роль, что когда-то ленинская "Искра" для сплочения разрозненных большевистских ячеек. Я искренне считаю, что существует целое - на мой взгляд, блистательное - воинство полуночников, которые в своих Самарах, Нижневартовсках, Якутсках включают мою "Антропологию" и видят, что посреди океана коммерции есть, по крайней мере, один островок искренней музыки. При этом островок этот не так зануден, как сенильный канал "Культура"
Сейчас все - и я в том числе - сидят на так называемых "лупах", таких сэмплированных музыкальных фразах, которые затем легко управляются компьютером. Даже ребенок может из этого музыкального конструктора создать вполне профессионально звучащее музыкальное произведение. Тут вот какой фокус. Мы слышим, как смычок касается струн. Мы слышим, как кожа ладони настоящего бедуина касается барабана - и передает ту самую энергию Ци. И что же получается? Энергию Ци мы взяли от истоков, а легкость - от роботов. И все вместе - это такая симбиотическая манера мыслить. Когда все завоевания человечества у тебя просто на уровне одной кнопки. Сегодня то, над чем Бах поседел под париком, - это одна кнопка. "Вам Баха?" - участливо спрашивает компьютер. И делает так, что с ним смешно соревноваться.
Сейчас очень популярна world music - музыка с этническими мотивами. Мне кажется, увлечение этникой - это просто маятник качнулся, чтобы сбалансировать недавнее увлечение компьютерной музыкой. Главное - искренность. Пока есть искренность - нет попсы. Пока есть искренность - это штучно. Бог же притаился в детали. А деталь надо заслужить.
Вот эти знаменитые "трещинки" Земфиры - "я помню все твои трещинки" - да, сначала они отпугивают медицинским аспектом. А потом застревают в памяти. Это даже напоминает "кислый запах подмышек" у Гюнтера Грасса.


Когда Земфира была у нас в "Антропологии", я увидел, какая она чистая, ранимая, издерганная девка. Ее кто-то покритиковал по телефону. Если бы на месте Земфиры был попсовик, единственное, что он позволил бы себе сделать, это поклониться: "Конечно, моя работа уязвима для критики, но я надеюсь, что вы придете на мой следующий концерт, и я лично вас поведу на первый ряд и буду благодарен за любые критические замечания, ведь в конечном счете-то мы работаем для вас, дорогие наши, не вижу ваши ручки..." А Земфира этой этики еще не знает. Она начала дерзить в ответ. Она не понимает, что сейчас дразнит овцу, с которой надо стричь шерсть. Но она, видимо, не собирается стричь шерсть. Ей бы погладить эту бедную овечку, а ей кажется: перед ней человек.
Цельным человеком можно быть лишь тогда, когда выстроишь стратегию жизни, стратегию, от которой не отступишь. Вот Леннон своими общественными поступками, мягко выражаясь, не всегда подавал позитивный пример. Но он был Ленноном. Леннонами могут быть только люди, которые напишут... ну, вы сами знаете все, что они должны написать, чтобы потом можно было бы уже и голыми с женой сидеть на пресс-конференциях, и в ответ на вопрос "Любите ли вы Бетховена?" заявлять: "Да, особенно его стихи"...
И потом, когда придет Чэпмен на твой жизненный путь, можно уже лежать на фоне небес с надписью "Imagine" в воздухе над тобой.